Восхищенный Гудаутов заключил марсианина в объятия. Его осенила гениальная идея.

— Старина, — проговорил он, — ласково поглаживая драгоценный аппарат, — мы будем последние идиоты, если не создадим фирму. Нет, назовем это НИИ-2. Ты заведуешь научной частью, я руковожу хозяйством. Показываем чудеса, собираем денежки. Я завязываю с железной дорогой!

— Зачем нам денежки? — заплетающимся языком спросил Зуй. — Я должен изучать психологию землян.

— Деньги помогут тебе лучше изучить всякую психологию, — пояснил Гудаутов. — Начнешь с меня.

— Спасибо, Жора, ты настоящий друг! Давай еще по сто пятьдесят с прицепом?..

Посередь субботнего дня заборьевцы могли наблюдать шатающуюся по улицам престранную пару. Время от времени друзья останавливались, чтобы поплясать вокруг желтого чемоданчика, и шли дальше куда глаза глядят, обнявшись и горланя охрипшими голосами: «Грусть напрасна, потому что жизнь прекрасна, если ты живешь и любишь, как в последний раз!»

— Ну что я тебе сказал, Стенькин? — заметил удовлетворенный Гвоздика, когда новоявленные дружки проковыляли под милицейскими окнами.

— Этого типа я у нас не встречал, — согласно кивнул младший лейтенант.

— То ли еще будет! — пообещал начальник.

ВЕСЕЛЬЕ ПО-МАРСИАНСКИ

Зуй открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Он лежал на низеньком диванчике в маленькой уютной комнатенке. В зашторенное окно прорывались солнечные зайчики. На отчаянно болевшей голове лежало влажное полотенце.

Марсианин попробовал привстать, охнул. Начал припоминать вчерашние похождения и чем дальше, тем больше мрачнел. Вели они себя паскудно. Как только их не забрали в милицию? Но самое худшее — он проводил категорически запрещенные эксперименты на людях и, кажется, отправил кого-то в полет. За такие штучки могут в два счета отозвать на Марс, и не оправдаешься ведь тем, что был во хмелю. По марсианским законам за это еще и добавят.

В разгар покаянных размышлений в комнату вошел Будушкин.

— Проснулись наконец, — сказал он, — должно быть, голова побаливает? Примите-ка аспиринчику.

Зуй покорно проглотил таблетку.

— Спасибо, Геннадий, вы даже не можете себе представить, как я рад вас видеть. Где я?

— У меня. Не тревожьтесь, теперь все будет в порядке. Вчера, правда, заставили вы меня изрядно поволноваться.

— Стыд какой!

— Бросьте, с кем не бывает, — успокоил его Будушкин. — Вы, видимо, по малой опытности, хватили лишнего.

— Да, я хватил, еще как хватил! Трижды по сто пятьдесят с прицепом.

— Этот прохвост вас сознательно спаивал.

— Вы имеете в виду моего друга Жору?

— Кого еще? Поражаюсь, Зуй, как это вы, с вашим умом и умением читать мысли, столь опрометчиво выбираете себе друзей.

— Я ему весьма обязан. Гудаутов помог найти мой чемодан.

— После того как он же уворовал его, сходя с поезда.

— Это невозможно! Такой щедрый и интеллигентный человек…

— Почему бы ему не быть щедрым, имея в кармане краденых денег почти две тысячи.

— Вы меня убиваете!

— В другой раз будете осмотрительней.

— Где же он сейчас, бедняга? — осведомился марсианин. — Могу я навестить его?

— Чем он, черт побери, так вас приворожил? — спросил Будушкин с ревностью.

— Великодушием.

Геннадий развел руками.

— Вам сейчас надо думать о собственной безопасности, а не о том, как выручить приятеля. Тем более, ему вы все равно помочь не в силах. Получит свой срок — не первый, полагаю, — и отправится, куда надо.

— А куда надо?

— Ну… — неопределенно помахал рукой Будушкин. — На Марсе, вероятно, тоже существуют исправительные учреждения?

— О нет, мы высылаем преступников на Венеру.

— Неплохо устроились. А знаете, что сами вы спаслись только чудом? Можно сказать, рука провидения толкнула меня пройтись по Шекспировской, где я и обнаружил вас лежащим в канаве и успел подобрать до появления милиции.

— А чемоданчик?

— Подобрал и его.

Марсианин облегченно вздохнул.

— За вами, правда, особых проступков не числится, — продолжал Геннадий, — отделались бы пятнадцатью сутками. Если только… Скажите, Зуй, история с Дубиловым — не ваших ли рук дело?

— А что случилось с этим товарищем?

— Он уверяет, будто внезапно ощутил себя птицей, взлетел над городом и пулей понесся по ветру. Приземлился в какой-то деревушке, километрах в двухстах от Заборьевска, на попутных машинах добрался домой. Врачи полагают, что он повредился в уме, но Дубилов упорно держится своей версии и рассказывает о полете довольно убедительные подробности.

Марсианин молча опустил глаза.

«Разумеется, это его проделка, — думал Будушкин. — Формально я обязан сдать Зуя властям и доложить все, что мне известно по этому происшествию. Но бросать тень на репутацию марсиан из-за такого, в сущности, пустяка, поставить тем самым под угрозу так удачно завязавшийся контакт двух цивилизаций! Нет, мой долг — защитить его. История меня оправдает».

Зуй встал и торжественно пожал своему спасителю руку.

— Я невольно прочитал ваши мысли, — сказал он. — У вас тоже есть великодушие, пусть даже оно нуждается в доводах.

Будушкин не уловил смысла реплики. Приняв героическое решение, он был исполнен жаждой деятельности. Куда девался инфантильный резонерствующий великан, метко окрещенный Гудаутовым лопухом! Сознание ответственности за контакт преобразило его.

— Живо в ванную, Зуй! — скомандовал Геннадий. — Сбрейте свои бакенбарды, а я тем временем подыщу вам, во что переодеться.

Порывшись в своем небогатом гардеробе, он достал свежее белье, нарядную цветастую рубаху, модный галстук и, подавив секундное сожаление, снял с вешалки свой единственный выходной костюм из синего кримплена. Поскольку они были одного роста, все вещи пришлись впору. Марсианин превратился в солидного элегантного мужчину, которого трудно было заподозрить в нетрезвом поведении и мелком хулиганстве.

— Я приглашаю вас позавтракать. А затем, если не возражаете, познакомлю с интересным человеком. Это — наш заборьевский поэт, он предупрежден, что вы просили хранить контакт в секрете, и я за него ручаюсь.

— Охотно встречусь с вашим приятелем. Из таких встреч, собственно, и складывается моя работа на Земле.

Сразу после завтрака явился Звонский, донельзя взволнованный сообщением Будушкина, что в его доме укрывается настоящий марсианин. Он прибежал, будучи почти на сто процентов уверен, что столкнется с очередной мистификацией. Но знакомство с Зуем рассеяло все сомнения.

Вдобавок марсианин, уступая настоятельным просьбам, продемонстрировал несколько опытов с психоаналитическим искателем. Звонский, пожелавший испытать переживания Дубилова, порхал по квартире, ощущая себя бабочкой и чуть было не вылетел в окно. Будушкину Зуй предложил другой опыт: его объявили итальянцем, и под воздействием чудодейственного прибора он свободно заговорил на языке Данте. Потом он стал оперным басом, не имея от роду ни слуха, ни голоса, исполнил арию Демона с таким виртуозным мастерством, что во дворе собралась толпа, приветствовавшая его бурными аплодисментами. Каких только ролей они не перепробовали, причем Зуй и сам увлекся этой игрой, открывая для себя новые возможности прибора.

Звонскому пришла в голову блестящая идея. Дрожащим от волнения голосом он спросил, нельзя ли ему хоть на миг почувствовать себя Пушкиным. Однако марсианин пояснил, что это невозможно: прибор способен внушать человеку, что он обладает теми или иными физиологическими свойствами, не более. Сфера творческой деятельности остается для него недосягаемой.

Досыта позабавившись, друзья завели увлекательные беседы, вольно перескакивая от темы к теме. Звонский и Будушкин засыпали марсианина вопросами о жизни на Марсе, а Зуй, в свою очередь, стремился углубить свои познания о Земле и землянах. Нередко между ними возникали споры, и более уравновешенному Геннадию приходилось брать на себя функции арбитра.